ЦВЕТЫ НА НАШЕМ ПЕПЛЕ

   - Например, эта жидкость, которую мы сейчас пьем, называется "напиток бескрылых", - заметил Ракши-старший. - А почему? По мне, так наоборот. Вот я выпил, закрыл глаза, и, хоть сижу на месте и не машу крыльями, кажется, что лечу...
   - Что ж тут непонятного, - встрял Лаан. - Выпей побольше, и не то что летать, ползать не сможешь.
   Переждав дружный хохот, свою версию изложил Лабастьер:
   - По нашей семейной легенде, там, откуда прибыл на Безмятежную Лабастьер Второй, жили не только бабочки, но и другие, более древние, бескрылые существа. Они-то и научились делать этот напиток первыми.
   - Неужели это не сказка? - спросила Мариэль, сидящая тут же, - неужели и вправду бабочки прилетели со звезд? Я и верю, и не верю в это. Верю, потому что это красиво. А не верю потому, что не вижу в нашей жизни никаких тому подтверждений...
   - Мне и самому порой трудно это представить, - признался Лабастьер. - Ведь все в этом мире словно специально создано для нас. Но подтверждение все же есть. Оно состоит в том, что на Безмятежной еще не найдено абсолютно ничего, что было бы создано руками бабочек до эпохи Лабастьера Мудрого. Остается тогда предположить, что до того бабочки ничего не умели и научились всему в одночасье. А это еще более невероятно.
   - Но необжитых земель на планете много больше, чем обжитых, - возразила самка. - Может, стоит поискать там?
   - Верно, - согласился молодой король. - Я вижу, ты обладаешь не только выдающейся внешностью, но и пытливым умом.
   Мариэль смущенно опустила глаза. Ракши-младший при этом с гордостью глянул на нее, но, видно, в его памяти всплыли все его недавние опасения, и он перевел на Лабастьера ревнивый, почти неприязненный взгляд. И тоже задал вопрос:
   - Не все наши законы, мой господин, кажутся мне удобными и понятными. Вот, например, верно ли, что закон, предписывающий бабочкам селиться не более чем тысячью семей в одном месте, также принадлежит еще вашему прадеду? И в чем смысл такого порядка?
   - Большое скопление бабочек привело бы к отдалению от природы, а это, по мнению Лабастьера Мудрого, рано или поздно обернулось бы катастрофой. Наверное, у него были основания считать так.
   - А правда ль, господин наш, - вмешалась в разговор зрелая розовощекая самка-махаон, жена Дент-Вайара, выпучив для убедительности глаза, - правда ли, что по лесным дорогам нашего королевства бродит гигантский крылатый паук Рагга, коий самцов поедает, а самок утаскивает неведомо куда?
   Лабастьера опередил Лаан. Точно так же выпучив глаза, он заверил спросившую:
   - Конечно, правда! Только мы-то с королем проведали, где он, злыдень, самок держит. Туда и направляемся!
   Слова Лаана вызвали очередной взрыв веселья. Он явно становился любимчиком здешних жителей. Отхлебнув из чаши, он подал голос вновь:
   - Мой король, спешу напомнить, что этот дерзкий юноша, - кивнул он в сторону Ракши-младшего, - вчера прервал ваш начатый в пути рассказ. А услышать его, думаю, было бы интересно не мне одному. Так как же, если верить легенде, ваш прадед и возлюбленная его жена Дипт-Наан сумели прокормить тридцать тысяч личинок? Да и возможно ли это? - добавил он, указывая рукой на загончик, где дюжина гусениц уже расправилась с пищей. Одни из них теперь упали, сморенные сном сытости, другие вяло барахтались, играя друг с другом, а парочка, видно, самых прожорливых, озабоченно обнюхивала углы в поисках еще чего-нибудь съестного.
   - Друг мой, - усмехнулся Лабастьер, - легенда гласит, что в Золотой Храм были привезены куколки. - Он сделал особое ударение на последнем слове. - Именно куколки. Свой самый прожорливый период первые колонисты провели в тех землях, откуда они прибыли.
   - Но когда бабочка только выходит из куколки, она некоторое время еще сильно нуждается в пище... Да что я рассказываю, мой господин, не вместе ли мы обжирались лакомствами в первое лето нашей жизни?
   - Это так, - улыбнулся Лабастьер, припомнив некоторые их совместные проказы. - А помнишь ли, брат-махаон, как мы выкрали у придворного повара ключ от кладовки с сушеным нектаром?
   Лаан, мечтательно зажмурившись, так причмокнул губами, что сельчане вновь покатились со смеху. Лабастьер же продолжал:
   - Что касается первых колонистов... Если это действительно интересно, я расскажу, как мои предки справились с этой проблемой.
   ...Опасения Наан оказались напрасными. Многие растения Безмятежной были не менее съедобны, чем земные. Вкус часто казался непривычным, но анализаторы показывали наличие всего спектра необходимых для организма бабочки веществ.
   Что касается фауны, она тут оказалась еще более своеобразной. Самыми многочисленными видами живых существ тут были черви, ракообразные, членистоногие и моллюски. Правда, облик они имели отнюдь не земной и больше походили на гигантских насекомых. Но как раз этим природа Безмятежной казалась даже более родственной бабочкам, чем земная.
   Тут не было птиц, но их место в небесах занимали удивительные существа, избравшие в качестве принципа полета воздухоплавание. Наполненные легким газом живые шары, казалось, свободно и хаотично плавали с места на место. Но приглядевшись, Лабастьер Второй понял, что беспорядочность эта обманчива. Еле заметные колебания ворсинок на их поверхности создавали вихревые потоки воздуха, заставлявшие этих существ смещаться в нужном направлении. Это и объясняло способность и маленьких "птиц-пузырей", и огромных "шар-птиц" сохранять стайность.
   Кроме того, если им угрожала непосредственная опасность, "птицы" пользовались и реактивной силой. В нужном месте поверхности вскрывалось отверстие, газ, шипя, с силой вырывался наружу, и "птицу" отбрасывало в противоположную сторону. Однако способность к полету она после такого побега на некоторое время теряла и отсиживалась в кустах, вырабатывая новую порцию газа.
   Борьба за существование на Безмятежной была не столь ожесточенной, как на Земле, и почти на всех ее животных можно было охотиться буквально голыми руками. Но и тут встречались опасные и коварные хищники. Такие, как, например, "сухопутный скат", от электрического удара которого Лабастьер едва не лишился жизни.
   Итак, Лабастьеру и Наан предстояло дать начало новому миру бабочек. И прежде всего - обеспечить достаточным количеством пищи тридцать тысяч колонистов, когда они выйдут из куколок. Задача эта сперва показалась им попросту невыполнимой, но, хорошенько подумав, они пришли к выводу, что это не так. Просто сначала решено было вывести из анабиоза лишь небольшое количество куколок, такое, для которого и вдвоем удастся заготовить достаточно провианта. Затем этим нескольким бабочкам предстояло стать помощниками Лабастьера и Наан и заготавливать пищу для следующей, уже более многочисленной, партии.
   И еще одна, не менее важная, задача стояла перед беглецами с Земли. С самого начала нужно было создать некий свод законов, жизнь по которым была бы достойной и справедливой. Возможность эта - начать целый мир "с нуля" - была уникальной, и было бы глупостью ее не реализовать.
   Охотясь, собирая ягоды и плоды, Лабастьер и Наан до хрипоты спорили об устройстве будущего общества. Довольно легко они сошлись на том, что на Безмятежной не должно быть крупных городов, не должно быть огнестрельного или иного сложного оружия, не должно быть искусственных средств передвижения... Короче, всего того, что называется "технократической цивилизацией". Ведь бабочкам всего этого для счастья вовсе не нужно. Скорее, наоборот, все это только мешает счастью. Это - во-первых, а во-вторых, пока иного решения не найдено, лучше спрятаться от НЕГО поглубже. Технократическую цивилизацию обнаружить проще.
   Затем Лабастьер сообщил Наан, что когда-то, в условиях натурального хозяйства, древние бескрылые жили по законам феодального общества, и объяснил ей, что это такое. Модель, если только исключить из нее эксплуатацию одних сограждан другими, показалась привлекательной. Действительно, что может быть достойнее жизни по законам чести? И те, кого остальные признают наидостойнейшими, вправе претендовать на некоторые привилегии. Если их дети столь же достойны, они остаются дворянами, если еще более достойны, поднимаются по иерархической лестнице еще выше. Если недостойны - лишаются своего дворянского звания.
   Такая система должна привести к чему-то, похожему на естественный отбор, в результате которого в обществе будет культивироваться дух благородства и рыцарства, а заправлять делами будут достойнейшие.
   Вопрос о том, кто же будет стоять на самой вершине этой пирамиды, даже не поднимался. Только Лабастьер и Наан обладали знаниями и опытом. Только Лабастьер мог передавать все это из поколения в поколение без потерь. Но сразу, чтобы не повторить ошибок своего предшественника, было решено, что он будет иметь только одного ребенка-наследника. "И я хочу, чтобы ребенок этот был самостоятелен с самого начала, - заявил он. - В момент рождения я нацеплю ему на ухо серьгу-блокиратор. Пусть она-то и будет символом королевской власти. И пусть сын передает ее внуку, а внук - правнуку". И лишь достигнув зрелости, они будут входить в телепатическую связь с родителем. "Но не может же так продолжаться вечно, - возразила Наан, - рано или поздно блокиратор выйдет из строя". "Поколений на двадцать хватит, - заверил ее самец, присвоивший себе титул "король Безмятежной Лабастьер Второй", - память об этой проблеме будет передаваться вместе со всем остальным, и когда-нибудь она будет решена".
   Следующей темой стала тема сосуществования неспособных к ассимиляции видов бабочек. Лабастьер сообщил, что в число колонистов император включил только маака и махаон, ураний ОН уже давно вычеркнул из того будущего, которое хотел построить, приамов обнаружил лишь в тот день, когда корабль покинул Землю, но, конечно же, и их ОН в расчет не взял бы. Маака и Махаоны. Будущие законы должны были обеспечить мир между двумя этими видами.
   Тут-то Лабастьер Второй и изобрел кардинально новое устройство семьи - "квадрат", состоящий из пары того и пары другого вида. Он не сразу решился изложить свою идею Наан, но когда, наконец, сделал это, выяснилось, что опасения его были не напрасными. Та, как он и ожидал, была просто вне себя от возмущения:
   - Так просто и скажи, похотливый бесстыдный самец, что одной меня тебе мало, что тебе нужна еще и новорожденная самочка маака! - Она отпустила свою рукоятку корзины, которую они волокли сейчас к выкопанной неподалеку от корабля землянке-хранилищу, и сочные плоды чайги посыпались на мох.
   - Да нет же, милая, - принялся увещевать ее Лабастьер Второй. - Поверь, мысль о том, что и тобой будет владеть какой-то юнец-махаон, мучительна для меня...
   - И все-таки ты хочешь этого!
   - Но согласись, традиция смешанных семей решила бы самую главную будущую проблему...
   - Возможно! Но пусть эта традиция станет уделом тех, кто не жил на Земле, у кого еще нет никаких моральных устоев, кто легко может принять те правила, которые мы им продиктуем. Но мы-то воспитаны по-другому... Хотя нет! Ты-то ведь как раз имел тысячи жен. Вот откуда взялись у тебя эти замашки!
   - Я ведь уже объяснял тебе, и надеюсь, ты веришь, что НЕ Я имел тысячи жен. ОН и я - совсем разные существа. А я любил, люблю и буду любить только тебя.
   - Да, да, да! Как это все красиво! Но скажи тогда, что мешает тебе, провозгласившему себя королем будущего народа, сделать монаршей привилегией моногамную семью?
   - В которой самец - маака, а самка - махаон? - покачал головой Лабастьер. - Привилегии должны быть справедливыми, король должен быть эталоном, он должен быть тем, кому подражают остальные. Если мы останемся вдвоем, остальные или не подчинятся предложенному им порядку, или подчинятся, но втайне будут считать его несправедливым, или даже будут скрыто подражать нам и неизвестно еще, к каким потрясениям это в конце концов может привести. А мы должны внушить идею, что "семейный квадрат" - естественное и единственно возможное устройство семьи в этом мире...
   - Не знаю... - Наан оставалась мрачна. Внезапно ее осенила и новая догадка: - Но если все будет так, как ты настаиваешь, я должна буду рожать личинок от какого-то махаона, а наследника тебе родит самка маака?!
   Даже сам Лабастьер опешил от этого абсолютно логичного вывода, но тут же нашелся:
   - Ты ведь прекрасно знаешь, что, кто бы ни вынашивал моего ребенка, в нем не будет ни одной материнской молекулы. Так какая разница... - Он глянул на ее выражение лица и поспешно добавил: - Почему бы это не сделать тебе?..
   - Какая разница?! - вскричала Наан, подбоченившись. Последние его слова она пропустила мимо ушей.
   - Оставим этот разговор и хорошенько обдумаем все это, - умиротворяюще предложил Лабастьер. - Времени у нас предостаточно...
   Но Наан не унималась:
   - Ну уж нет, - сказала она, пристально глядя в глаза самцу. - Мы все решим именно сейчас.
   Лабастьер пожал плечами, но попытался все-таки уклониться от продолжения дискуссии, наклоняясь, чтобы собрать рассыпанные плоды обратно в корзину. Но Наан стремительным движением поймала его за подбородок и приковала его взгляд к себе.
   - Ладно, - сказала она, и Лабастьер услышал в ее голосе нотки, не предвещающие ничего хорошего. - Возможно, ты и прав. Я согласна. Но при одном условии: и самца, и самку для нашей семьи буду выбирать я.
   ...Рассказ молодого короля хуторянам был, конечно же, несколько иным. Ведь многое из сказанного выше ему не было известно и самому, а кое-что из того, что было известно, он считал, вовсе ни к чему знать его подданным. Таким образом, рассказ этот не касался незыблемых законов жизни общества Безмятежной, зато был и длиннее и красочнее: большую его часть занимало описание подвигов и иных славных деяний великого предка, а центральным эпизодом было экспрессивное описание боя Лабастьера Второго с сухопутным скатом.
   Вечерело. Обе луны Безмятежной, белая и розовая, или, как прозвали их махаоны, Дент и Дипт, были отчетливо видны на небосклоне, и их мягкое сияние добавляло умиротворения в души пирующих. Беседа приобрела отвлеченный характер.
   Самки увели гусеничек в жилища, загончик разобрали, а на освободившемся участке площади был сложен и разожжен праздничный костер. Несколько разрумянившихся от "напитка бескрылых" самок взялись за музыкальные инструменты, и нежная мелодия флейты-раковины, сопровождаемая звоном струнных и постукиванием бонгов, превратила окружающее в сказку.
   - Откуда бы ни прилетели сюда наши предки, они сделали верный выбор, - сказал Лаан. - Трудно поверить, что где-то еще есть мир прекраснее того, в котором мы живем.
   - Это так, - кивнул Дент-Вайар. - И все-таки, наверное, нет мира, в котором не было бы несчастных.
   - Наши печали так же красивы, как и наши радости, - возразил король. - Легенды говорят о том, что наши предки часто бывали нетерпимы друг к другу и нередко убивали друг друга в бессмысленных войнах...
   - Разве бабочки Безмятежной никогда не гибнут в поединках? - задал риторический вопрос Лаан.
   - Мы сражаемся лишь тогда, когда хотим защитить нашу честь, - покачал головой Лабастьер, - этот обычай лишь добавляет нашей жизни ярких красок.
   - О да, - подтвердил Дент-Вайар, - самая большая беда, которую может представить отец, - несчастная любовь его чада. В то же время, все мы понимаем, что любовь прекрасна всегда.
   - Думаю, вам нечего тревожиться о судьбе своей дочери, - отозвался Лабастьер.
   - Почему вы поступили не так, как ваши отец и дед? Почему вы сами отправились на поиски невесты? - спросил махаон то, что, конечно же, интересовало и всех остальных, и в тоне его прозвучала нотка досады.
   - Во-первых, кроме женитьбы, у меня есть и иная, возможно, даже главная, цель. Мой отец, именно потому, что юные самки сами прибыли к нему на смотрины, ни разу не обошел королевство с личной инспекцией. А когда отправился, уже после женитьбы, пропал без вести. Так что результаты его похода неизвестны. Я хочу своими глазами убедиться, что в моем королевстве царят добро и справедливость. А там, где это не так, вмешаться и навести порядок. Ну а во-вторых... на примере вашей дочери все мы убедились, что мое решение было правильным. Я не хочу трагедий, не хочу делать кого-то несчастным. Полное представление о правильности своего выбора я могу сделать только в той среде, где обитает моя возможная избранница, познакомившись с ее родителями, родственниками... Или даже с самцом, которого она любит, как это случилось тут.
   - Не буду кривить душой, мой король, я и мои возлюбленные жены действительно хотели отправить Мариэль на смотрины и мечтали, что именно она станет матерью наследника трона...
   - И в этом не было бы ничего удивительного, - заверил его Лабастьер. - Ведь вы ничего не знали о том, что она уже любит и любима. Что же касается ее качеств... Если бы сердце вашей дочери не было занято... Но не все в этом мире подвластно нашим желаниям. Нет, наверное, на свете большего греха, чем разлучить любящие души.
   - Потому я и не ропщу, - согласился махаон. - Хотя разлука с дочерью и тяжела для меня, особенно тогда, когда рухнула надежда... Вы еще не знаете всех ее талантов. Дочка, - обернулся он к Мариэль, - спой-ка нашим высоким гостям.
   Девушка послушно кивнула и пересела поближе к музыкантам. О чем-то посовещавшись с ними, она негромко запела под их аккомпанемент:
   Темной ли ночью, светлым ли днем,
   Вместе бываем мы только втроем.
   Вместе, но порознь ищем тебя,
   Где ты, четвертая, где ты, желанная,
   В мареве жизни блуждаешь, родня?
   Лао-лэй, лао-лэй, ла...
   Крылья устанут, по долу, втроем,
   Словно улитки лесные, ползем,
   Вместе, но порознь ищем тебя,
   Где ты, четвертая, где ты, желанная,
   В мареве жизни блуждаешь, родня?
   Короток век, вянет самок краса,
   Столь же не вечна и сила самца.
   Вместе, но порознь ищем тебя,
   Где ты, четвертая, где ты, желанная,
   В мареве жизни блуждаешь, родня?
   Под стать пламени костра, ясный, колеблющийся голос девушки проникал в самую душу.
   Иль суждено нам друг друга забыть,
   Род не продолжить и в счастье не жить?
   Вместе, но порознь ищем тебя,
   Где ты, четвертая, где ты, желанная,
   В мареве жизни блуждаешь, родня?
   Лао-лэй, лао-лэй, ла...
   Мариэль умолкла, и Лабастьер огляделся. Блики костра падали на лица сельчан. Большинство из них задумчиво улыбались, вспоминая, наверное, юность и время создания собственных семей. Отчаяние нередко посещает бабочек в этот период, потом же оно кажется им смешным и трогательным.
   Король перевел взгляд на Лаана и обнаружил, что тот, не отрываясь, смотрит на Мариэль и мрачен при этом, как туча.
   - Что с тобой, брат-махаон? - тихо спросил Лабастьер, когда песня закончилась, и остальные заговорили между собой. - Ты грустишь об оставленной Фиам?
   - Еще бы, - невесело, через силу, усмехнулся тот. - Но, признаюсь, и новая печаль гложет мою душу.
   - В чем же она состоит? - поднял брови король, на самом деле уже догадавшись о том, что он сейчас услышит. И он не ошибся.
   - Я думаю, господин мой, сколько бы мы ни бродили по дорогам Безмятежной, вряд ли мы найдем девушку маака, более достойную войти в нашу семью, чем эта певунья.
   - Невысокого же мнения ты о моем народе... - с напускным осуждением покачал головой Лабастьер. - Я говорю так не потому, что эта самка мне чем-то не по нраву, а потому, что уверен: в моем королевстве есть еще немало достойных претенденток на трон... На самом же деле вся беда лишь в том, что ты слишком влюбчив, мой друг. Не успели мы и начать свое путешествие, как ты уже уверен, что его цель обретена.
   - До последнего времени ты не подвергал сомнению мою интуицию... - огрызнулся Лаан.
   Его тон слегка покоробил Лабастьера.
   - Если эта девушка действительно так тебе нравится, брат-махаон, - сказал он жестко, - то у тебя есть возможность предложить этой паре составить квадрат с тобой и Фиам.
   - Чтобы я взял в сомужья ее неотесанного самца?!
   - Он смел и находчив, - возразил король.
   - Да в нем ли дело?! Разве могу я бросить тебя? Разве я могу нарушить слово?
   - Я освобожу тебя от данного мне слова, если ты попросишь меня об этом.
   Лаан зябко передернул плечами и посмотрел на друга укоризненно:
   - Вот, оказывается, как ты думаешь обо мне. Чем, интересно, я это заслужил? Высоко оценивая достоинства этой девушки, я думаю не о себе, а именно о тебе.
   - Я не хотел тебя обидеть... - смутился Лабастьер. Он уже пожалел, что затеял этот разговор.
   - Нет, брат-маака, боюсь, что хотел. - Глаза Лаана превратились в узенькие щелки. - Иначе ты припомнил бы, что мир между самцами значит в семье много больше, чем их симпатии к женам друг друга.
   - Ладно, оставим этот бессмысленный разговор, - раздраженно махнул рукой Лабастьер. - Я понимаю, что и твое счастье зависит от моего выбора, и я всегда помню об этом. Но позволь мне все же сделать этот выбор самостоятельно.
   Они замолчали и сидели теперь, демонстративно не глядя друг на друга.
   - Я был не прав, - первым нарушил молчание Лаан.
   - То-то, - смягчился Лабастьер. - И давай больше никогда не возвращаться к этой теме. Она исчерпана. Глянь, кстати, - обвел он рукой по сторонам, - пока мы с тобой препирались, кое-кто отправился домой, а кое-кто задремал прямо здесь. Думаю, друг мой, пора идти спать и нам. Ведь завтра нам предстоит путь, который будет и длиннее, и, уверен, много сложнее, нежели пройденный вчера.
   - И я надеюсь, он будет полон приключений! - встрепенулся Лаан.

   Действительно, даже когда мы уйдем,
   Мир с нами не сгинет весь,
   И ночь не единожды сменится днем,
   И будут поляны цвесть...
   Да, правда: грядет продолженье во всем,
   Но вряд ли - достойней, чем есть.
   "Книга стабильности" махаон, т. XXIII, песнь IX; дворцовая библиотека короля Безмятежной (доступ ограничен).
   И приключения не заставили себя ждать.
   По карте Лаана определили направление к ближайшему крупному селению и тронулись. То ли сороконог Ракши и Мариэль по кличке Ласковый был моложе и резвее королевского, то ли управлял им более лихой наездник, но, как только оборвалась тропа и путники двинулись по бездорожью, Лабастьер перестал поспевать за своими новообретенными товарищами. А вскоре они и вовсе исчезли из виду, затерявшись в листве.
   - Дай-ка, брат-маака, я сяду вперед, - предложил Лаан, явно намереваясь править сороконогом энергичнее короля.
   - Мы куда-то спешим? - возразил Лабастьер.
   - Мы-то как раз нет, - отозвался Лаан. - Нужно догнать ЭТИХ и напомнить, что и им спешить некуда.
   Конечно, рано или поздно те и сами остановятся подождать отставших, но неизвестно, когда Ракши придет это в голову, а нестись с такой скоростью по незнакомой чаще небезопасно.
   Трюк смены мест на ходу был отрепетирован друзьями давным-давно.
   - Давай! - крикнул король и, взмахнув крыльями, подлетел вверх. Пока Лаан перебирался на его место, Лабастьер, по инерции и помогая себе крыльями, висел над бегущим Умником.
   Несколько секунд спустя он мягко приземлился позади махаона.
   - Хей-е-е-е!!! - заливисто выкрикнул Лаан и основательно стеганул сороконога в просвет меж шейных пластин. Бедняга, укоризненно покосившись на седоков, заметно ускорил шаг.
   Собственно, меняться для этого местами было вовсе не обязательно, Лабастьер и сам бы мог заставить Умника бежать быстрее. Но так уж повелось, что по отношению к сороконогу функции товарищей были разделены: король хвалил и поощрял его, а Лаан ругал и погонял.
   Лишь после того, как он повторил свою нехитрую процедуру несколько раз, они настигли Ракши.
   - Эй ты! - крикнул Лаан. - Куда несешься, как бешеный таракан?! - Название этого мифического животного было не столько оскорбительным, сколько комичным. - Стой, тебе говорю!
   Если бы впереди на Умнике сидел Лабастьер, Ракши, наверное, беспрекословно послушался бы. Но в чем-либо уступать Лаану он намерен не был.
   Свистнула плеть, и его сороконог рванулся вперед... А еще мгновение спустя Мариэль и Ракши повисли в воздухе, а перепуганный зверь корчился на боку, пытаясь освободить две передние пары лап от вязкой жгучей охотничьей смолы, в которую угодил.
   Им еще повезло, что Ласковый, почувствовав, как почва уходит у него из-под ног, шарахнулся в сторону, а не вляпался в смолу остальными лапами. Ведь тогда, ополоумев от жжения и барахтаясь, он увяз бы в капкане всем телом, что и происходит, как правило, с лесными животными.
   - Держи его за голову и успокаивай! - крикнул Лаан подоспевшему Ракши.
   Охота с помощью жгучей смолы была давным-давно запрещена королевским указом, и Лабастьер дорого бы дал за то, чтобы браконьеры оказались сейчас тут... Но капканы облетают лишь изредка, собирая добычу, так что вряд ли браконьеры находятся в данный момент где-то поблизости и поджидать или искать их не было смысла.
   Ракши и Мариэль, разговаривая с Ласковым и почесывая его в местах, не защищенных чешуей, смогли умерить его панический страх и заставить лежать смирно. А Лаан с Лабастьером помогли ему освободиться. Затем, изорвав на куски смену белья, они стали осторожно, так, чтобы не обжечься самим, счищать смолу с его пораженных, подрагивающих конечностей. Осторожничать нужно было еще и потому, что, дергаясь, Ласковый мог оцарапать руки своих спасителей острыми хитиновыми выростами, защищающими суставы.
   Это муторное занятие поглотило все их внимание, но, когда лапы сороконога были приведены в порядок и протерты порцией прихваченного Ракши "напитка бескрылых", распря между спутниками начала разгораться вновь.
   - Что за идиотская выходка?! - завелся Лаан. - Кто тебя просил мчаться как угорелого? В результате мы потеряем как минимум полдня! Ты что, не слышал моей команды?
   Но не так-то легко признать свою вину, если обвинителем выступает твой обидчик. Красный от досады Ракши запальчиво выкрикнул:
   - Кто ты такой, чтобы командовать мной?! Да, я слышал! Я слышал, как ты обозвал меня! Если бы не это, ничего бы и не случилось! Или ты думаешь, что цвет твоего берета дает тебе право обращаться с окружающими пренебрежительно?!
   Насмехаться над тем, что кто-то имеет дворянское звание ниже твоего или не имеет его вовсе, - форменная подлость. А ведь именно в этом Ракши обвинил сейчас Лаана, чем всерьез задел его.
   - Ах вот как? - произнес тот холодно, берясь за рукоять сабли. - Нет, мой друг-таракан, разница цветов наших беретов тут вовсе ни при чем. Во всяком случае, она не помешала бы мне вызвать тебя на поединок. Вот только не знаю, честно ли это будет, ведь мы уже убедились, что языком молоть ты умеешь значительно бойчее, чем можешь за себя постоять.